На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков

окно нужной квартиры светилось.

Он снова вышел к будке. Трубку взяла Люся.

– Здравствуй.

– Кто это?

– Не узнала? Богатым буду.

– Что-что? Валёк, ты?

– Я, Люся, я.

– Что случилось? Где ты?

– Ничего, все в порядке. Извини, я тебя не разбудил?

– Слушай, Валя, у тебя что-то случилось. Ты… откуда звонишь?

– Я у твоего дома.

– Что?

– У твоего дома, из автомата.

Молчание.

– Я поняла. Ты что… ушел?

– Да.

– Немедленно поднимайся ко мне.

– Хорошо, иду.

Он повесил трубку. Ну вот, Люська свой парень. Приютит по старой дружбе. У нее трехкомнатная квартира, детей нет. Муж вполне приличный мужик, хоть работает где-то в торговле шишкой среднего калибра.

Не торопясь, Валентин Петрович вошел во двор дома. У подъезда он остановился передохнуть и достать еще одну таблетку, как вдруг в ночной тишине послышался дробный стук каблуков по лестнице.

– Люська, да ты сумасшедшая! – проговорил Валентин Петрович.

А она, задыхаясь от бега, уткнулась лицом в его плащ и дрожала на ветру в легком халатике.

– Люся, что ты! Холодно, замерзнешь.

– Да, да, действительно… Ты так долго не шел, я испугалась, подумала – уйдешь. Идем, ты замерз, я тебе чаю… согреешься…

Они поднялись на четвертый этаж. Люся вела его за руку, словно боялась, что он потеряется.

Она втолкнула его в комнату, а сама побежала ставить чай – «Валя, может, тебе кофе? Или нет, не надо, спать не будешь. Вот коньячку немножко я тебе дам!» – и вообще суетилась и шумела так, словно здесь было одновременно несколько Люсь.

Валентин Петрович сел и почувствовал, как тихо засыпает под звуки ее голоса, доносящегося из кухни. Периодами он на мгновение словно исчезал куда-то, вздрагивал, и снова оказывался здесь. Еще пять минут – и он бессовестно разляжется прямо тут же, на диване. Но появилась хозяйка с подносом в руках.

– Валя, садись к столу!.. Или нет, сиди там. – Она придвинула к дивану журнальный столик. – Вот тебе чай.

Она метнулась к бару, достала две рюмки, пузатую бутылку «Камю».

– Люся, а Петро где? Спит?

Она на ходу махнула рукой.

– Он в Риге, Валечка, в командировке. Там какая-то ярмарка, поехал закупать товары для своего торга. Ты пей, пей, грейся… И расскажи, что у тебя там… Хотя нет, не рассказывай, – торопливо добавила она, придвинула кресло и села напротив. – Не надо. Я все знаю, не надо. Ты лучше пей.

После глотка коньяка голова закружилась.

Он сидел, расслабившись, и думал, что теперь не надо никуда спешить, бежать, искать ночлег. Она все поймет, если уже не поняла. Она всегда отличалась этим. На их курсе не было девушки более отзывчивой, готовой в любую минуту прийти на помощь любому. Такой она и осталась – доброй, заботливой, все понимающей… Помнится, весь факультет так и звал ее ласково – «мамочка»…

– Сколько мы не виделись, а, Люся? Год, полтора?

– Два года, Валёк. Два, – вздохнула она. – Да и то как-то мимоходом, на улице. Ты куда-то спешил… на почту, кажется.

– Да-а, давненько… А в одном городе живем.

– Послушай, – она торопливо встала, прошлась по комнате, потом присела рядом. – Ты… ты серьезно?

– Серьезней не бывает.

– И… и как… теперь?

– Не знаю. Найду квартиру, буду жить.

– Квартиру? А я?.. Как же я?

– Ты? – удивленно посмотрел на нее Валентин Петрович. – Ну… я не знаю. Причем тут ты?

– Так значит… – Она поникла, съежилась, слегка отодвинулась от него. – Значит ты… не ко мне…

– Люся, я… Ах, черт, извини, но я думал, после института… Что у нас с тобой…

– Эх, ты, – Люся улыбнулась сквозь слезы и открыто посмотрела ему в глаза. – После института и я, было, подумала, что все-все у нас кончено. Ты же помнишь, да?

Он молча кивнул.

– Ну, так вот, – продолжала она лишь слегка прерывающимся голосом, заставляя себя постепенно успокаиваться. – Думала и я, что все кончено. Ты женился на Нинке, мне показалось тогда, что так и надо. Ты, такой умный, добрый, хороший, и она, такая… симпатичная – чем не пара? А тут Петро – красивый мальчик, самостоятельный. Квартира, машина… У меня тогда все наладилось, да и у тебя все казалось неплохо.

– Да, это уж точно, – криво усмехнулся Валентин Петрович. – Просто замечательно.

– Я понимаю.

– Что ты понимаешь? Извини, у тебя-то как раз все в порядке, сытый голодного, как говорится… А я дальше так не могу. Жить дальше такой жизнью – не могу! Я, видишь ли, не практичный, не деловой, а так, средний инженеришка – сто семьдесят минус подоходный. И вот каждый божий день я выслушиваю, какой я «не деловой», какой я размазня… Разве что кальку для выкроек с работы принесу, или ватмана пару листов…

– Вот оно что-о, – протянула Люся и медленно огляделась по сторонам, словно впервые увидела свою трехкомнатную кооперативную квартиру, отделанную по особому заказу, все то, что в ней находилось. – Вот оно что…

– Да, да! – взорвался Валентин Петрович. – Да, никогда не ловчил, не приспосабливался и не спекулировал, не умею, не обучен, слава Богу! И учиться – не хочу и не буду! Понятно?.. А всех этих… «деловых», будь моя воля…

Валентин Петрович сжал кулак, но тут же уронил его на колено.

– Извини, Люся. Глупо, я знаю, но надо же когда-то кому-то поплакаться в жилетку. А тут как-то все обстоятельства сложились – один к одному. – Он попытался улыбнуться. – Извини, устал я сильно почему-то.

Он откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.

«А ведь она вполне искренне ничего не понимает, – подумал он и вздохнул – тихо, почти про себя. – Надо было идти на вокзал».

Он почувствовал, что Люся рядом зашевелилась, придвинулась ближе и вдруг снова, как у подъезда, уткнулась лицом ему в грудь. Он легонько погладил ее по плечу.

– Вот такие дела, Люся. Такие вот пироги…

Они посидели молча несколько минут. Потом Люся подняла лицо.

– Мой же ворует, ты знаешь. И все знают… Сейчас из Риги приедет, еще привезет. И я знаю, и другие знают… Но это не главное. А главное, Валечка… Ты ведь останешься со мной, да? Останешься?.. Ты ведь ко мне пришел. А потом… а потом мы с тобой вместе будем, хорошо?

Она говорила спокойно и рассудительно, и гладила его волосы маленькой, жесткой рукой, а сама глядела куда-то в пространство и говорила, говорила, говорила… Голова его пригибалась все ниже – под тяжестью то ли руки, то ли ее слов.

– Ну да, он ворует, – говорила она. – Он как раз из тех, из «деловых». Но ведь он ворует, не я. И не ты. А тебе и не надо, солнышко мое. Ты знаешь, это все твое будет – твое и мое. Наше… Вот погоди, он сейчас мало ворует, по Божески. И делиться не забывает. Его поэтому не трогают, а я заставлю – он у меня жирный кус ухватит. Раз ухватит, другой, а на третий – хлоп! – и попался… От большого-то прибытка ох как жалко будет делиться!..

Она говорила спокойно и рассудительно, глядя в пространство, а голова Валентина Петровича опускалась все ниже и ниже. Слова обволакивали его, он силился вырваться из их вязкой пучины, отчаянно отказываясь слышать и понимать их… Но не было сил… Рядом он чувствовал горячее, несущее покой и забвение тело женщины, которая его любит… почему-то его любит…

Он уткнулся лицом в ее колени, ничему уже не сопротивляясь, уплывая все дальше и дальше в глубину спасительного беспамятства. Но в густеющих сумерках какая-то мысль своим острым углом колола и царапала. Но какая?..

Он сделал еще одно усилие, додумывая, торопясь додумать что-то очень важное. Он не мог, не имел права не додумать именно сейчас…

Вот, наконец-то! В его старом, потертом кошельке среди мелочи оставалась – он хорошо помнил это! – еще одна, последняя «двушка». На завтрашнее утро. А телефон рядом – на улице, под окнами…

Вот теперь было все.

Он улыбнулся – и больше ничего не слышал, не чувствовал, не думал. Он спал.

Охота

Рассказ

Конечно, намного приятней было бы шагать по городу с ружьем в чехле за плечами, будто заправские охотники, но оно было, разумеется,